Невеста губернатора (Новелла) - Глава 117

Утро в тюрьме Индевора начинается очень рано, когда едва появляется утренняя звезда. А самое дальнее здание, смотрящее к болоту, было бараком для женщин-заключенных.

С началом лета по стенам женских бараков поползли болотный смрад и насекомые. Из-за этого лица стражников, стоявших на страже на рассвете, были полны сонливости и досады.

Один из солдат, который громко зевал с широко открытым ртом, обратился к своему коллеге рядом:

— Видел вчера?

Он мог бы спросить, о чем он говорит, но человек, которого спросили, сразу же кивнул головой:

— Ага.

— Где она сейчас?

— В одиночной камере в подвале. Не то чтобы она буйствовала, но кажется, женщины-заключенные в комнате не давали ей покоя.

Солдат, задавший вопрос, подошел ближе, словно ему было любопытно, и задал еще один вопрос.

— А что они делали?

— Знаешь же. Насколько дики суеверия о лесных феях. Одна из них захотела прядь ее волос. Кажется, кто-то из обезумевших бросился просить один глаз.

Ответивший солдат сделал усталое выражение лица, вспомнив вчерашнюю суматоху. Затем он вздохнул:

— Какая теперь разница была ли она лесной феей и любовницей губернатора? Теперь она просто заключенная здесь. Жизнь кончена.

Солдат, который знал, что такое тюремные бараки, покачал головой и вздохнул, как будто он уже бывал в таком положении.

Заключенные, прибывающие из Рамедеса, сначала проходят через вход здесь. Но не все заходят в тот барак. Большинство заключенных, отправленных из Рамедес, — простые мелкие преступники, которые совершали преступления ради средств к существованию, и все они являются ценной рабочей силой для новаторства Саула.

По этой причине было принято проводить простую проверку личности на входе, спрашивать мнения, а затем распределять рабочую силу по местам, где она необходима. Более того, в этом месте, где женщин было итак мало, женщин редко сажали в лагеря для военнопленных даже за тяжкие преступления.

— Знаешь же. Женщин-заключенных намеренно держат здесь, чтобы убить. Как долго сможет прожить женщина, которая была аристократкой? Через недельку-другую она сама в болото прыгнет. Не так давно умерла женщина-заключенная. Я не могу себе представить, сколько костей выйдет, когда когда-нибудь расчистят болото.

— Эй, губернатор заберет ее раньше. Видно же? Что бы они ни сделала, она хорошенькая. Когда она проходила мимо бараков мужчин. Они все цеплялись за окна и кричали.

— Дело не только в заключенных. Хромой тюремщик, новенький из Рамедеса, пускал слюни и пытался проследовать за ней.

— Ах, этот идиот. Морган вроде? Когда я открывал рот, он всегда спрашивал меня, где в Индевор есть бордели, где можно поразвлечся. Ублюдок. Он даже о своей бывшей жене говорил, но это было так противно, поэтому я его не слушал дальше.

Солдаты какое-то время болтали о Моргане, прежде чем повернуть головы к приближающемуся человеку. К ним приближалась женщина крепкого телосложения с тачкой.

— Привет, Мишель. Как дела сегодня?

При этих словах женщина по имени Мишель сплюнула.

— Самое худшее, как всегда. Несколько дней назад одна умерла, и я думала, что работа станет легче, но не думала, что войдет что-то очень капризное. Я слышала, она не съела то, что дали прошлой ночью, и оставила все как есть.

— Ты имеешь в виду леди Диртес?

— Да какая еще “леди”? С тех пор, как она пришла сюда, она такая же заключенная.

Мишель снова сплюнула и вошла в женскую казарму. Женщины-охранники, которые ждали ее внутри, поприветствовали ее. Мишель поставила бочки с едой, которые принесла. Одна для охранниц и одна для заключенных. Мишель фыркнула, и ее немного тошнило, когда она раскладывала еду по контейнерам.

— Мне кажется или запах болота стал еще хуже?

На это охранницы горько рассмеялись.

— А что поделать? Все нечистоты идут в это болото. Сколько заключенные ни черпают, всему есть предел.

— Даже если так, это уже слишком. А, ваша еда сегодня будет вкусной. Вчера привезли новую говядину, но она все равно испортится, так что я ее всю порезала.

Сказав это, Мишель пнула контейнер с едой охранника.

— Съешьте перед ней. Один только запах — и смиренная гордость дворянки исчезнет, и она на коленях будет умолять вас подать что-нибудь.

На резкие слова Мишель охранницы переглянулись. Они знали, почему Мишель так резко реагировала на нее. Конечно же, изо рта Мишель снова вырвались резкие слова, когда она несла контейнеры с едой заключенных.

— Сесиль мертва, но эта сучка жива. Это справедливо? Эта сучка убила всех и возложила вину на Сесиль. И, должно быть, соблазнила губернатора, сказав, что невиновна.

Мишель была женщиной, которая прибыла в Индевор на том же корабле, что и мама Сесиль. Вот почему Мишель проявляла к Сесилу привязанность, а не просто симпатию. Мишель сплюнула на землю и протянула охранницам небольшую банку.

— Вот. Я приготовила ей отдельную еду. Она благородный человек, поэтому мы должны дать ей что-то достойное ее.

Заключенные стучали по решетке тарелками с едой. Громкий шум пронзил ее уши, и Диртес открыла глаза. Когда она начала двигаться, крысы и насекомые, воровавшие еду с нетронутой тарелки, быстро разбежались.

— ……

Она думала, что должна встать, но не смогла. Она уже была истощена физически и морально. И как будто этого было мало, отвратительный запах, который ощущался с тех пор, как она вошла в это место, вызвал у нее тошноту и ужасную головную боль.

Вскоре послышались шаги, и толстая железная дверь в камеру, в которой она находилась, открылась. Вошедшие охранницы пнули крыс и червей ногами, взяли еду с нетронутых подносов и бросили в мусорное ведро.

— Просыпайся, Диртес.

— ……

Когда Диртес не ответила и не пошевелилась, охранница подняла контейнер с пищевыми отходами и бросила на нее. Когда Диртес повернулась к ней, та потянула Диртес за волосы:

— Ты не дворянка и не любовница губернатора, ты просто заключенная. Так и будешь игнорировать меня?

Диртес медленно поднялась. Однако охранница не выдержала ее медлительность и снова потянула за волосы. Потом тихо сказала:

— Губернатор сказал передать тебе. Если ты когда-нибудь захочешь выбраться отсюда, приходи и умоляй о своей жизни. Ну что? Пойдешь сейчас?

Откровенно говоря, она злилась на Лаклана больше, чем на Диртес. Мало того, что он убил Сесиль, он все равно собирался вскоре прийти и забрать ее, но поместила свою любовницу сюда, чтобы напугать ее. Каким местом он себе представляет тюрьму?  Уважение, которое она питала к Лаклану, быстро угасало.

— Я не пойду.

— … Что?

Тюремщица разозлилась, но не поняла ее. Если просто пойти и умолять, то можно вернуться в ту уютную и чистую губернаторскую резиденцию, а ты не сделаешь этого и останешься здесь?

— С ума сошла?

Откровенно говоря, тюремщица думала, что Диртес немедленно будет умолять Лаклана забрать ее. Поэтому она намеренно вчера не стала проверять документы, как делают все заключенные, не дала Диртес номер заключенной и тюремную форму.

— … Бесите.

Тюремщица хотела вернуть Диртес как можно скорее.

“Зачем присылать сюда такого беспокойного человека?”

Она, внутренне проклинающая Лаклана, посмотрела на Диртес, пока та стояла, пошатываясь. Возможно, это потому, что она жила как великая аристократка Рамедеса, но ее гордость и упрямство были поразительны. В конце концов, знатная дама, которой все восхищались, не смогла бы преклонить колени и молить губернатора смешанной расы.

— Тогда, другие охранницы дадут тебе номер и скажут, что делать. До тех пор съешь то, что дали и жди.

Она хотела, чтобы Диртес ушла отсюда как можно скорее. Все равно — живой или мертвой. Тюремщица вылила то, что было в банке, которую передала Мишель, на тарелку Диртес. Как только она налила, увидела, с какой злостью Мишель его делала.

Мутный суп с ядовитой рыбой, от которой если не смерть, то боль. Стоит ли ей это рассказывать? Подумав немного, охранница покачала головой. Может быть, если Диртес уйдет отсюда, она расскажет об этом Лаклану. В таком случае ничего хорошего с Мишель не случится.

“Лучше промолчу”

Но как бы Диртес ее не раздражала, в еде содержится что-то плохое, и ей совесть не позволяла, сказать ей съесть его.

— Если еда скудная, ты можешь вырастить дерево своими силами и съесть плод. Говорили же, что ты умеешь делать что-то подобное?

Сказав это, охранница вышла и снова заперла дверь.

Диртес посмотрела на еду, оставленную тюремщицей. Рыба с двумя желтыми линиями под голубыми плавниками была целиком, неразделанная. Такую же рыбу Лаклан поймал во время рыбалки в особняке Виктории. Он посмотрел на пойманную рыбу, тут же снял ее с крючка и бросил обратно, тогда она спросила:

— Почему ты ее отпустил обратно?

— Это ядовитая рыба. Хоть и не смертельно. Запомни ее хорошенько, на случай, если ты случайно приготовишь ее.

— Я не думаю, что такое произойдет.

— Почему?

Диртес указала пальцем на Лаклана.

— Я не думаю, что когда-нибудь буду готовить в своей жизни. Не думаю, что хороший повар подал бы мне это.

Видя, как Лаклан везде следует за Диртес и не разрешает ей ничего нести, не говоря уже о готовке, ей, казалось, такое с ней не случится. Лаклан громко рассмеялся и снова бросил удочку с довольным лицом.

Диртес вспомнила, что сказала тюремщица. Она сказала попробовать съесть плод дерева. Это должно быть потому, что она тоже знала, что еду нельзя есть.

Она огляделась. Единственной растительностью, видимой в темном и сыром месте, был мох, покрывающий камни. Положив руку на мох, она снова легла в кровать. Голоса не было слышно.

“Когда это было?”

Она подумала о том, когда в последний раз слышала голоса растений. Память была нечеткой. Она вспомнила слабый голос, кричавший, что Лаклан идет среди размытых воспоминаний, в которых она сомневалась, правильно ли она помнит. И этот голос также передал что-то еще.

Все говорят. Не подходить к тебе. Говорят, глубоко внутри тебя что-то страшное. Так что теперь ни одно растение на земле не примет тебя.

Голос был полон страха. Как будто чувствовал страх, что его могут поймать даже за это. Диртес, которая пыталась нащупать слабые воспоминания, знала, что в тот момент, когда она больше не могла услышать голоса растений, ее память была отключена.

‘Что же случилось.’

Даже после этого память обрывается. Хотя она явно провела довольно много времени в подвале резиденции губернатора, время, которое она помнила, было короче.

“Я должна вернуть их.”

Так подумала Диртес и рассмеялась. И что я сделаю с возвращенными воспоминаниями? Улучшит ли это ситуацию?

Диртес сжала свое плечо. Ей только остановили кровотечение, чтобы она не умерла. Лаклан сказал, что не позволил лечить ее специально. Чтобы сделать невозможным что-либо сделать.

Боль, которая не уйдет, сколько бы она ни думала об этом, снова царапала сердце. Пока тюремщица не вернулась, Диртес размышляла, почему она должна продолжать жить. Она вспомнила Серену, и Диртес закрыла глаза.

Прости, Серена. Сестре так тяжело. Прости.

Больше никаких имен не приходило в голову.